Волшебное путешествие в Кералу и Уттаракханд

Часть 1. Третее апреля две тысячи тринадцатого года

Все счастливые люди реинкарнируются в Индии. Здесь нет тревоги, а в воздухе разлиты благодушие и беззаботный смех, вплетающиеся в игривую цветастую музыку: тирли-тирли-а-а-а-тирли-тирли…  Я смутно слышу сквозь сон ее неутомимые ритмичные трели, сопровождаемые барабанной дробью пальцев Шубкеша по панели бардачка, пока нас подбрасывает на дорожных ухабах. Музыка совершенно не мешает мне спать, скрутившись  на заднем сидении автомобиля. Одним плечом я утыкаюсь в дверную ручку, время от времения хватаясь за нее, чтобы не скатиться при резком торможении, ногами упираюсь в противоположное окно. 

 

Процесс движения правда лучше проспать. Водитель то и дело тормозит, пропуская несущийся прямо в лоб встречный транспорт, а затем вжимает в пол педаль газа, обгоняя еле тянущиеся повозки, мотоциклы, без зазрения совести передвигающиеся прямо посередине дороги. Разукрашенные лентами и яркими картинками грузовики яростно бибикают, избегая столкновения с вышедшей на дорогой коровой. Ехать до Университета часов шесть – ровно столько, сколько я летела в комфортном кресле аэрофлотовского самолета из Москвы. Четыре с половиной тысячи километров против двухсот. В этом монументальное отличие Индии от других цивилизаций – время здесь движется по своему совершенно особому принципу и ни с чем не считаясь.

 

Я и не заметила, как долетела. На рейсах в Индию прекрасный сервис и большой выбор фильмов. Съела ужин, обронила слезу, посмотрев «Форест Гамп» и заснула, а в начале четвертого утра уже иду по мягким оранжевым коврам просторного аэропорта имени Индиры Ганди. На стене рядом с огромной надписью «ARRIVALS» - гигантские скульптуры кистей рук, сложенных в приветствиях. Незаметно киваю, как старым знакомым, и быстро прохожу контроль (седой усатый офицер в белой рубашке с неодобрением смотрит на мою стретч-футболку), снимаю с ленты чемодан, беру в автомате пару бутылок воды за рупии, оставшиеся с прошлой поездки, и выхожу на улицу.  И тут же меня окутывает пряный тонкий запах индийской ночи, наполняющий сердце счастьем и воспоминаниями...

... В последний раз я была в Индии почти два года назад. Впрочем, тот раз был первым, я летела на романтическую встречу, и Дели оказался точкой где-то посередине наших географических позиций. Случайный будто выбор стал судьбой, врпочем, мы сами определяем судьбу своими выборами, или возможно, что душа сама проложила этот путь с точкой пересечения в Дели. Так или иначе, в планах было 10 дней в столице, и затем - уже в одиночку - путешествие к горам, на север. Я только посетила Гималаи в тот год и очень хотела вернуться в их могучую тень. В пути я не спала. По странному везению (такое не случалось ни раньше, ни потом), в ответ на просьбу посадить, где посвободней, мне предложили "спецуслугу" - целый свободный ряд за 1000 рублей. Я, не раздумывая, согласилась. Потом уже подумала, что накололи - наверняка, салон свободен! Но и в самом деле, весь салон был забит, и только я вольготно разлеглась на четырех сидениях. Впрочем, мне это было нужно. Всю ночь меня трясло - в прямом и переносном. Самолет летел в бурных потоках, а меня окатывало горячими волнами паники от понимания, что все это может быть та самая любовь, которая "на самом деле"...

 

 2013

Доктор Чинмай, ректор Университета и мой гуру, прислал машину и двух встречающих. Они проехали по пыльной трассе шесть часов, чтобы встретить меня, и сейчас нам предстоит столько же ехать обратно. Шубкеш, помощник доктора Чинмая, высокий, щуплый, с тонкой ниточкой усов, отбивается от услуг носильщика, который так и норовит схватить мой чемодан. Мы залезаем в маленькое авто и ощущаю, как я устала, и погружаюсь в сон.

 

Открываю глаза от того, что меня трясет Шубкеш. Уже светает.

 

-       Ты будешь есть?

 

Есть мне не хочется, но, о, Боже, какое счастье! Холодная апрельская Москва сменилась на зеленые деревья, свежий воздух и пасторальный пейзаж. Сладко потягиваясь, выхожу... На часах половина восьмого. В придорожном кафе никого. Вкусно тянет едой - на дровяной плите в ряд выстроились закопченные кастрюли.  Вдоль внутренней стены натянуты плакаты с красно-зеленой рекламой на хинди, и несколько портретов толстого хитро смотрящего индуса в чалме. Работники кафе - индусы с темнокоричневой кожей, грязно-желтые хлопчатые рубашки, темно-серые брюки, сандалии на босу ногу, - вместе с водителем уставились глазами в телевизор, смотрят местную мыльную оперу. Я прошу чаю, мне приносят в бумажном стакане густую горячую бежевую жидкость, сладкую, как патока, и покрытую пенкой от сбежавшегося молока. После стерильного воздуха цивилизации я с наслаждением вдыхаю запах деревни - свежей земли, травы, листьев, запах весны, и думаю, что так, наверное, пахнет рай. На самом деле, так в глубоком детстве пахло на даче. Какое счастье, что остались на земле места, где нет цивилизации....

 

В следующий раз я просыпаюсь, когда мы уже въехали в Харидвар, один из семи святейших городов Индии, расположенный у истока священной Ганги. Говорят, что побывав в Харидваре, освобождаешься от бесконечных циклов рождения и смерти. Бесконечный поток верующих стремиться в город, чтобы омыться в водах великой Реки. Проезжаем мост. Посреди Ганги прямо в воде высится гигантская статуя бога Вишну. Худющие мальчишки в черных сатиновых трусах выскакивают после купания на каменную набережную. По мосту бредет скиталец в длинных одеждах с копной черных дредов. Со всех сторон доносится гудение, на перекрестках толпятся машины, создают хаотическое движение.

 

В свой прошлый приезд по дороге в ашрам и в университет (о котором я тогда еще, правда, не знала) я заночевала в Харидваре. Водитель, который привез меня из Дели, объехал пол-города, пока я не нашла подходящий отель и сторговалась по цене с хозяином. В низкий сезон в июне цены падают и можно получить за пол-цены приличное местечко. В то лето я экономила деньги и не работала. Первые варианты прямо на берегу реки мне не понравились – темные коридоры, затхлый запах в комнате. Зато когда мы осмотрели отели в центре города, мне удалось найти приемлемую опцию. В довольно современном здании было 4 или 5 этажей, просторный холл с рецепцией и рестораном, широкие лестницы, лифт. В комнате – отдельный душ, более-менее приличная мебель и даже некое подобие кондиционера. Менеджер скинул цену до полутора тысяч рупий (около тридцати долларов), и я согласилась. В сравнении с отелями, с которых мы начали поиск, за те же деньги это был просто дворец.

 

Вечером я наняла хозяйского мальчишку в качестве поводыря, чтобы посмотреть Ганга Аарти – церемонию освящения воды на древнем Ганге. Индусы называют свою реку Гангой, в женском роде, считая ее воплощением материнства и олицетворением богини Ганги. Кстати, Ганга - одна из самых полноводных и длинных (2700 км) в мире рек. Ее исток находится в Западных Гималаях, на леднике Ганготри.

Ганга в индуистской мифологии — небесная река, которая спустилась на землю и стала рекой Ганг. Индуисты совершают к ней паломничества, особенно к её истокам и городам Харидвар, Варанаси и Аллахабад. На её берегах проходят кремации, в воде рассеивается прах умерших индуистов и осуществляются ритуальные омовения. В водах Ганги много серебра, это влияет на её цвет. Её воды очищают от грехов, избавляют от болезней и даруют небесное блаженство. Согласно пуранам, Ганга, вытекая из пальца Вишну, сначала пребывала только на небе,  но затем была низведена на землю по просьбе царя Бхагиратхи, с тем чтобы оросить прах его предков - шестидесяти тысяч сыновей Сагары. Когда Ганга падала с неба, её принял на свою голову Шива, дабы она не разрушила своей тяжестью землю, а с его головы она стекла вниз уже семью потоками.

 

Такая популярность Ганги в Индуизме приводит в Харидвар толпы паломников. Забравшись в маленькую маршрутку-моторикшу, мы доехали по пыльной центральной улице до рынка и добрались до набережной сквозь кривые ряды с обилием снеди и пряностей, уворачиваясь от галдящих продавцов. Внезапно шумные покупатели, лавки и запахи исчезли и перед глазами открылся простор: в обе стороны простиралась водная гладь великой реки. Я замерла в остолбенении:  оба берега каменной набережной были усыпаны пестрой движущейся толпой. Тут и там шафрановые робы ришей перемежались ярко-красочными сари всевозможных расцветок. Тысячи и тысячи паломников, приверженцев, подвижников, туристов, увертливых мальцов, отцов семейства, стариков и детей. Худые голени, босые ноги, хлюпающие по грязной мостовой, улыбчивые и благоговеющие лица, красные точки на лбу, большие блестящие глаза, в воздухе растекается радостное предвкушение и суетливые приготовления: как бы не пропустить. Сидящие прямо на земле старухи продают корзиночки с цветами для подношений Ганге. Толпа уплотняется, и продавцу квитанций – несколько рупий за присутствие на набережной – все тяжелей протискиваться сквозь тела. Лучи вечернего солнца, заходящего за холм, утыканный домишками, как заплатками, проникают сквозь облака и устремляются к воде причудливыми стрелами.

 

Когда толпа заполнила все подходы к реке, полностью оба берега и мост между ними и постепенно стемнело, вдоль речки зажглись мириады огней. Напряжение среди ожидающих церемонии сгустилось, качнулось и выплеснулось протяжным звоном. Тысячи голов повернулись в направлении его источника, пытаясь разглядеть церемонимейстера, давшего старт началу действия. Тысячи глаз с расширившимися глазами впитывают каждое движение его рук, зажигающих священный огонь на противоположном от меня берегу реки. Толпа топчется, поднимается на цыпочки, прижимается к речке, и разражается одноголосным вздохом, когда легкие лодочки с цветами поплыли по воде, с горящими свечами в каждой, и сотни лепестков посыпались на воду. Через руки передают священный огонь, и каждый толпится, проталкиваясь, чтобы омыть свои ладони над его очищающим пламенем. Десятки зрителей спускают свои подношения на воду и вот уже вся Ганга усыпана плывущими качающимися корзинками с дарами богине Ганге.

 

После окончания церемонии радостная жужжащая толпа выплескивается и растекается по улицам города. Торговцы предлагают жареные лепешки, сладости, уличные стенды пестрят платками. Одна за другой мимо нас дребезжат забитые маршрутки, и мы всю дорогу возвращаемся пешком. По возвращении в отель я дала мальчишке сто или двести рупий и он, довольный, умчался, а я поужинала в ресторане и улеглась спать.

 

 На следующее утро чтобы приобщиться к священной реке и смыть грехи я решила пойти искупаться. Менеджер толком не мог объяснить, как добраться до Ганги, упрямо повторяя только, что она находится совсем недалеко. Я была очень довольна поэтому, когда один из служащих отеля предложил подвезти меня  к берегу. «Ожидай меня возле выхода», - сказал он, и исчез. Я стояла у ворот гаража, ожидая машину, когда этот служащий вдруг появился на небольшом мотоцикле. Проблема состояла в том, что я была одета в длинную юбку, как и положено в Индии, и не могла сесть на сидение верхом, расставив ноги. Пришлось сесть боком, уцепившись двумя руками за какие-то железки под сидением. Парень нажал на газ и мы помчались тем же маршрутом, которым двигались вчера с моим мальчишкой-поводырем. Мотоцикл накренялся и пока мы доехали, пальцы мои уже сводила судорога. Мотоциклист лихо провез меня через торговые ряды, лавируя, чтобы не наехать на пальцы покупателей и не развалить столы. К счастью, он не стал спускаться по каменным ступеням, а объехал через автомобильный мост. И тут меня ожидала самая неожиданная часть маршрута, потому что мы выехали на шоссе. Одной рукой я продолжала цепляться за железку до посинения, а другой пыталась удержать на голове кепку, которую уже один раз чуть не сдуло, и она чудом не улетела, зацепившись только за волосы. Я утешала себя мыслью о том, что вот уже видна река и скоро, вероятно, мы приедем. К тому же, мотоциклов на шоссе было видимо-невидимо, и иной раз за сидения цеплялась не только девушка, но и маленький ребенок. Но все же я с облегчением вздохнула, когда я, наконец, смогла слезть с железного коня возле купальни.  

 

В Индии женщине можно купаться только в одежде. Оставив сумку на скамье в надежде, что ее не украдут, я подошла к воде. Вдоль берега располагалось несколько купален, огороженных металлическими прутьями. Сухощавый мужчина с темно-коричневой кожей фыркал, опускаясь в реку, и широко улыбаясь закивал, выражая свое одобрение, когда я вошла в воду. Еще одна женщина, стоя по пояс в воде, следила за своими двумя детьми. Вода была прохладной, но приятной. Индус, глядя на меня, стал тыкать пальцем в поверхность воды, посылая мне знаки. Затем он стал погружаться под воду с головой, а затем показывал, выныривая, что то же самое нужно сделать и мне. Я опустилась под воду, присев на корточки. Вода приятно забралась под волосы, наполнив голову холодом, привычный гул исчез. Течение ощущалось упругостью воды и в целом под водой было приятно. Я вынырнула. Индус радостно смеялся, растопыривая пальцы и показывая мне: «Семь раз». Священное число, нужно погрузиться под воду семь раз. Я послушно выполнила его указание, чувствуя, как каждое погружение наполняет меня каким-то необъяснимым чувством наполнения. Одежда намокла и потяжелела. Индус закончил свое омовение и ушел, все еще радостно смеясь. Я постояла еще немного, наслаждаясь прохладой и упругой шелковистостью воды, и тоже вышла. Оказалось, что совсем рядом с купальней находился мост, другой стороной упиравшийся в центральную улицу неподалеку от отеля. Дождавшись, пока струи воды, стекающие с моей одежды, поредеют, и запечатлев себя на телефоне мокроволосой и счастливой, я направилась в отель. Единственным недостатком моей одежды, в которой я купалась, однако, было то, что летняя блузка из салатового батиста из магазина Casharel прилипла к телу и начала просвечиваться.  Идущие навстречу мне мужчины все, как один, оборачивались и провожали меня взглядом. Мне ничего не оставалось, как  делать вид, что я не обращаю на это внимания, и невозмутимо продолжать свой путь, смеясь внутри себя, что все-таки купание в одежде не всегда позволяет соблюсти пуританские нормы индийского целомудрия.

 

Все это было летом почти что два года назад. Теперь же мы выехали из Харидвара и через 10 минут оказались перед знакомыми воротами Дев Санскрити Университета, где меня ждал знакомый по прошлому визиту гест-хаух и доктор Чинмай. 

 

Часть 2.

DSVV

Научная духовность

На древнеиндийском языке Dev Sanscrity означает «божественная культура». Университет Дев Санскрити основан с целью культурного возрождения планеты. Университет является частью духовной и социальной организации «Всемирное Братство Гайятри», основанного пророком и святым Гурудевом Шрирамом Шарма Ачарья, центр которого находится  неподалеку в обители Шантикунж. Обучение в университете базируется на принципах индийской культуры и ставит своей целью взращивать добросердечных, думающих и осознающих себя людей. Месторасположение кампуса университета в энергетически-заряженной зоне в излучине Ганги, неподалеку от подножия Гималаев, создает удивительную атмосферу созидания, стремления к духовному развитию, гармонии и мира. Университет был аккредитован государственной комиссией в 2002 году и сейчас на факультетах йоги и здоровья, научной духовности, холистического здоровья, журналистики, компьютерного обучения, педагогическом в нем обучается более тысячи студентов. Преподаватели живут на полном пансионе, но их зарплата предполагает только самые базовые нужды. Основная идея состоит в служении обществу и саморазвитии. Также и все студенты обязательным образом посвящают свое время волонтерской работе.

 

АШРАМ ШАНТИКУНЖ

2011

….Впервые я попала в Университет летом 2011 года. Стояла невероятная жара. Невероятная по московским меркам, по индийским же – вполне обычная в преддверии начала сезона дождей. Дожди, пожалуй, даже задерживались – уезжая в конце июня, я так и не застала ливней и гроз.

В день моего отъезда из Харидвара почему-то вдруг перестал работать телефон. Только успев переодеться после купания в Ганге, в сопровождении «боя» из гостиницы снова пришлось идти по жаркой пыльной улице в офис местного Водафона. Дождавшись очереди, выяснилось, что произошла ошибка и телефон снова включат через сутки. Двадцать минут ушло на препирательства с тремя угольно-загорелыми индусами, в итоге мне удалось их убедить дать бой бюрократической машине и сократить этот срок до нескольких часов. Вернувшись в отель, я расплатилась за гостиницу и "бой" водрузил мой большой чемодан в "авто", больше похожее на старый мини-дилижанс.

Первым пунктом моего пути на север до подножий Гималаев, который я намеревалась проделать после десяти дней в Дели, стоял Шантикунж. Рекомендацию я получила случайно (хотя, как потом объяснили, «случайность» - это реализованный план Всемогущего) – от одного из моих виртуальных друзей на Фейсбуке, прекрасного фотографа-индийского студента Ману. Миссия Шантикунжа – «Возрождение Эры» и цели – интеграция духовного развития в материальный мир – была мне близка. Также меня привлекали холистические дисциплины, которыми я как раз тогда стала интересоваться. Я написала письмо в офис по работе с иностранцами со смешным названием «Abroad cell» («Заграничная ячейка»), попросив принять меня на пять дней, и получила утвердительный ответ.

Откинувшись на дерматиновый валик дивана “авто” я расслабилась и, вообразив себя английской путешественницей во времена колонизации, листала Hindustan Times, пока мы выезжали за пределы Харидвара и дребезжали по его окрестностям. Сказать по правде, начитавшись «Ешь. Молись. Люби» я ожидала каменных высоких сводов, уединения, прохлады, тишины. Я немного боялась людей – до ашрама, потом это быстро прошло… J Но ашрам приготовил сюрприз, оказавшись не каменным храмом, а целым городком, кишащим разноцветными индусами, как саранчой. Не подавая виду, что я сжимаюсь в душе от смущения и от нелепости своего большого роста, длинных светлых волос, белой кожи и прыгающего по камням красного чемодана среди котомок, стоптанных сандалий или вовсе босых ног, я шла по аллее, усаженной деревьями, ведущей от ворот к небольшому желтому домику с охраной, совершенно не представляя, что меня ждёт. Возле каждого дерева была аккуратно установлена табличка с названием на санскрите и английском. «Ого! Да тут целая оранжерея!” – обрадовалась я. Индусы радостно шептались и переговаривались,  прогуливаясь группками по аллее и разглядывая растительность.

“Hello!”- окликнул меня звонкий голос. – “Вы откуда?” Любопытные бусинки-глаза целой группы подростков пытливо изучают мой внешний вид. Вместе с ними мы вошли в маленький домик рецепции, где за столами сидели трое или четверо индусов. Я попыталась объяснить цель своего присутствия, но, кажется, меня никто не понял "Gate Number One! Broad Cell!”, - мне указал на дверь один из них, и трижды повторил то же самое при виде моего замешательства – что, конечно, ничуть не помогло. «Какая широкая клетка?» - чуть не плача, подумала я. -  «Ну почему меня никто не понимает?!» Трижды повторив свой вопрос я, наконец, с облегчением вздохнула, увидев, что один из индусов вышел из-за стола и кивнул мне следовать за ним.

 

Ашрам оказался целым городком, в котором можно было заблудиться. Крылечко с вывеской "Abroad Cell" оказалось у противоположных ворот. Пока мы пересекали «Обитель мира», что в переводе с санскрита означает Шантикунж, из конца в конец, у меня зарябило в глазах от толп народа, хаотически передвигавшегося в лабиринте зданий с проходами, перекрещенными бельевыми веревками, маленьких алтарей, украшенных цветами, очередей к прилавкам с индийскими яствами, замурзанных детей с подведенными углем глазами и белоснежными зубами, то робко, то с любопытством косящихся на меня глаз и групп коротко остриженных серъезных монахов в шафрановых робах с ярко-желтыми полотняными сумками наперевес.

 

Рядом с Abroad Cell находились "Legal cell",  "Study cell" и большая цистерна с водой. В моей сумке лежала бутылка воды из магазина, поскольку перед отъездом знающие строго-настрого приказали ничего, кроме бутилированной воды, не пить. У входа выстроились рядами дожидающиеся своих хозяев сандалии, шлепанцы и туфли. В темной прохладной комнате с крутящимися под потолком вентиляторами у компьютера сидел полулысый усатый индус в оранжевой робе, который представился Сомнатом, заведующим приемом иностранных посетителей в ашрам.

 

-       Ты понимаешь, к счастью или наоборот, к несчастью, сейчас в ашраме десять тысяч человек….. – он задумался. – Мы празднуем столетие со дня рождения Гурудева... Тут же у меня в душе воспряла в надежде возможность поиска легких путей. «Ура! У них нет мест! Можно пожить в отеле...!" Червь сомнения, мучивший меня с тех пор, как я увидела ворота ашрама, не дремал. Признаться, окружающая меня реальность производило на мою привыкшую к комфорту сущность гнетущее впечатление. Примерно как в детстве,  когда тебя из уютного дома отдают в ненавистный пионерский лагерь с червями в туалете и жесткими кроватями в палате на 16 человек.

-       Сейчас я позвоню доктору, - Сомнат почесал свою голову. - Он у нас главный по иностранной части.

 

«Сейчас стало модно ездить в ашрам, - продолжил Сомнат. - Люди едут без цели, мы таких не берем. Мы читаем по глазам, по лицам, кто и зачем к нам приходит». Тут же устыдившись своих мыслей, я потупила глаза, чтобы Сомнат не прочел на моем лице желание сбежать в отель, и попыталась написать там умиление. А когда я снова взглянула на Сомната, в глазах моих читалась кротость и (по моему, по крайней мере, мнению) читался просветленный взгляд.

***

Маленький худенький Гаген из Abroad Cell («Меня зовут Гурген! Небо!» - он показывает пальцем вверх) еле тащит мой чемодан по лестнице на четвертый этаж, останавливаясь на каждом лестничном пролете. По мере того, как мы двигались из иностранного офиса к моему новому дому, мои ожидания становились все мрачнее. «Только не здесь, только не здесь!» - под нос молилась я самой себе. Люди сидели, стояли и лежали на каждом квадратном метре, пригодном для проживания: на увешанных вдоль и поперек выстиранным бельем балконах, откуда длинные сари свисали до самой земли и где висели вперемешку мужские майки с детскими трусами; практически на улице под легкими навесами на тюфяках; в каких-то клетках за решетками на нижних этажах панельных зданиях с выкрашенными жуткой синей краской дверями. Ашрам был переполнен и людей были сотни, и все они куда-то шли, молились в алтарях, смеялись, копошились на корточках у кранов с водой, умывались, стирали белье, набирали воду в бутылки из цистерн, хлопали в бубен, стояли в очереди за едой. Я оказалась в Шантикунже в аккурат в сотую годовщину со дня рождения Гурудева Шрирама Ачарьи, его основателя, пророка и подвижника, и отметить это событие съехалось около двенадцати тысяч его последователей со всей Индии. Для многих из приехавших на празднование столетия Гурудева, живущих в отдаленных деревнях, поездка в 200 километров являлась путешествием на самый край света. Никогда в жизни многие не видели вживую человека с белой кожей, поэтому десятки пар любопытных коричневых глаз провожали нас с Гургеном взглядами. Впоследствии я привыкала к тому, что всякий раз, идя по улицам Ашрама, я привлекала внимание. На меня смотрели, улыбались, здоровались, стояли рядом, просто подходили, знакомились, трогали за руку, спрашивали имя, заводили разговор. Одна из женщин, приехавших с семьей, хотела выдать замуж меня за сына. Переговоры от ее имени вел муж, с гордостью назвавшись брахманом и объясняя мне, что он – юрист, и, следовательно, богат. То, что я старше сыновей, их не смущало. «Ладно», - сказала я, подозревая, что они не могут представить себе мой возраст. «А сколько Вам самой лет?» - я уточнила через него у женщины. «Сорок три», - перевел мне муж ее ответ. – «А мне – 38. Скоро 39», - я улыбнулась, представляя себе такую разницу между невесткой и свекровью. Женщина, наверное, мне не поверила, осматривая с недоверием мое лицо – светлое и без косметики, оно и вправду выглядело по индийским критериям молодо. Да еще мезотерапия и гиулероновая кислота (для посвященных..).

 

По счастью, общежитие для иностранцев, где мне дали комнату, было довольно современным светлым зданием в самом углу ашрама. В комнате стояло две кровати, под потолком висели вентиляторы, а за красными занавесками скрывались два балкончика, и – чудо! Счастье! – там были туалет и душ с водопроводом.  Гаген включил вентиляторы на полную мощь, создав плотный поток жаркого воздуха в комнате. Вошел Кальпеш, еще один сотрудник abroad cell, высокий и симпатичный, и стал начал говорить о труде – о том, что праздность не идет на пользу, и только труд помогает человеку развиваться.

 

Дверь в мою комнату не закрывалась. Гаген сказал, что нужно купить навесной замок. Я спустилась вниз и снова оказалась на жаре среди низких хозяйственных построек – амбаров, прачечных, складов, подсобных помещений, выстроившихся между общежитиями. В темном помещении местной лавке замков не оказалось, и мне пришлось выходить за ворота, к шоссе, по которому я сюда приехала. К огромному моему удивлению, в первом же магазине –вернее, на прилавке, раскинувшемся под навесом вдоль шоссе – за доллар я приобрела блестящий маленький замочек с ключиком. Оказывается, все не так уж сложно.

 

В душевой комнате мне бросилось в глаза замызганное зеркало. На раму было гадко смотреть. На полу валялись чьи-то волосы. Я ополоснула зеркало водой, потом взяла мыло, влажную салфетку и пошла тереть по всем поверхностям, намыливая кафель и смывая водой. Речь Кальпеша о пользе труда добавляла морального удовлетворения в это неприятное до брезгливости занятие, и я старалась не думать о всех предыдущих обитателях моего номера. Чтобы ускорить процесс, я поливала стены из ковшика – в Индии в каждой ванной находятся ведро и миска, и множество разного размера ковшиков. Взяв швабру, я оттерла пол, плеснула воды на балкон, где засохший песок лежал уже, видимо, несколько месяцев, полила и протерла в комнате полы. Мне стало легче.         

 

Удовлетворенная плодами своей работы, в изнеможении я упала на кровать и ощутила приятную твердость матраца под уставшей спиной, на минуту закрыла глаза и расслабилась. Уффф…. В принципе, не все так плохо. Можно жить. Я открыла глаза и застыла: ку-ку! На балке потолка прямо над моей кроватью сидела и насмешливо смотрела на меня зелеными глазами большая, плотная, упитанная ящерица.

***

Первые два дня в ашраме были сопоставимы с переплавкой в доменной печи, когда брусок металла, брошенный в огонь, подвергается таким температурам, что изменяется его структура, вследствие чего он раскаляется, меняет цвет и форму, по ощущениям длились как несколько лет…. По ночам, когда жара вокруг спадала, в моей комнате она только усиливалась –нагретая за день крыша в аккурат над моим потолком начинает отдавать тепло. Обильно смоченные водой занавески высыхают в момент. Вентиляторы гудят как бешеные понапрасну гоняя теплый воздух, не принося облегчения. Через оконные сетки заползает всяческая мошкара и начинают нудно жужжать комарики. Окна раскрыты, и отовсюду несутся радостные песни и бубны празднующей приближающуюся годовщину Гурудева публики. И так всю ночь. На улице толпа стихает часам к четырем, когда начинает светать, а в пять уже снова закипает жизнь.

 

Я пребывала в растерянности. Очевидно, что спать невозможно. Шум, жара, комары, неуютные голые стены. Но, с другой стороны, спать-то надо, и выхода нет. Помучившись первую ночь,  я решила, что буду спать. И спала с того самого дня, невзирая на шум и жару! На третий день, устав отбиваться от комаров и мошек, я сделала еще одну вылазку за ворота и купила тлеющую спираль от насекомых. Вечером я осторожно подожгла колечко - жуки и комары перестали меня донимать. Также я купила отрез тонкой оранжевой ткани и положила ее поверх простыней. Кровать моментально взбодрилась и посвежела, а комната наполнилась теплом оранжевого цвета, сразу приобретя уютный вид и ощущение. 

 

 

Следующим испытанием стала еда. Я считаю не только количество оставшихся ночей (четыре… три….две….. ), но и количество оставшихся приемов пищи. В первый же вечер, разыскивая здание столовой и теряясь в лабиринте зданий, в растерянности я звоню Кальпешу. На самом деле я не могу себе представить, как я пойду одна. К входу в столовую, больше  напоминающую небольшой открытый стадион под высоким металлическим навесом-парусом, выстроилась длинная босоногая очередь, каждый - с круглыми алюминиевым блюдом в руках. Оставив обувь где-то у бордюра вдоль дороги, идем к большим корзинам из метталических прутьев, стоящим прямо на земле напротив умывальников, где и лежат эти блюда. Берем по одному и двигаемся к кранам – сполоснуть. На земле в больших ведрах налит мыльный раствор. Плеснув его на блюдо, трешь под водой ладонью, смываешь – и готово. Я ненавидела пионерский лагерь в детстве, если там не было водопровода. Я вообще чистюля, и ужасно брезглива. Длинные раковины умывальников с медными кранами, где в стоках остатки еды, а под босыми ногами квакает размытая земля, мыльный раствор, кем-то передо мною вымытое после еды блюдо. Холодная вода. «Тут мне и крышка», - возникает понимание. С чувством фатализма рассматриваю блюдо. Вроде бы не грязное. Мою под краном и, на всякий случай, опрыскиваю жидкостью для дезинфекции из маленькой бутылочки, которую ношу с собой.  Следом за другими едоками идем в столовую.

 

Народ сидит длинными рядами на расстеленных узких полотнах ткани на полу, выхватывая пальцами из блюд еду, а между ними ходят с ведрами добровольцы, накладывая пищу. В дальнем углу видно открытую кухню, где в огромных чанах варится еда. Людей не меньше тысячи. Мальчики и дядечки – из тех паломников, что здесь живут, - снуют с большими ведрами, предлагая добавку, насыпая ее большими черпаками в блюда. К моему облегчению, Кальпеш провел меня к столу на шестерых, спрятавшемуся в углу. Тут же подоспели с ведрами добровольцы, наполнив до краев мое блюдо простой и добротной пищей - каша со специями, смесь картошки с пряностями, припущенные овощи, лепешки из грубой муки, рис, жидкий чечевичный суп. Было бы очень вкусно, если бы не приходилось постоянно слизывать и ловить еду, просачивающуся сквозь пальцы. Впрочем, добавки можно брать, сколько угодно. Сами индусы едят не прикасаясь пальцами к губам: смешивают рис с жидким супом и овощами, перемешивают это все, добавляют кашу, затем берут щепотку и забрасывают прямо в рот. Даже для жидкого супа ложка им не нужна. Мне же заботливый Сомнат на следующее утро приносит маленькую пластиковую ложечку, из тех, которыми едят мороженое из стаканчиков. Я берегу её как зеницу ока: от нее в прямом смысле зависит, чтобы мне не помереть от голода.

После еды я вытираю ложечку и аккуратно  помещаю в сумочку, где бережно хранятся все мои пожитки: вода в бутылке, влажные салфетки, дезинфицирующая жидкость, кепка, очки и кошелек. Надо сказать, что с животом после еды у меня все в порядке. И после следующей еды. И потом я перестаю протирать блюдо этой жидкостью, а вскоре перестаю считать, сколько приемов пищи мне еще осталось и, кажется, по окончании моего визита, расстаюсь с брезгливостью…