Как-то на выставке, зайдя скоротать вечер, случайно увидела Китайскую Вазу, так и застыла перед ней, завороженная, о, если бы только она могла силой воображения перенестись туда, в кобальтовую гладь фарфора, где сверкающая упряжка летит к мечте на фоне восходящего солнца.

 

Мечты были так сильны, что заслоняли реальность - дочь выросла и сбежала от материнского невроза, муж куда-то девался, работать на скучной работе она давно не могла, ездила по блошиным рынкам, выискивая и собирая, что возможно, на перепадавшие копейки, а ночами в маленькой комнатке мечтала о Золотой Колеснице.

 

“Поезжай уже, умоляю тебя, туры сейчас дешёвые!” просила дочь, забежавшая на минуту завезти картошки, но Люся всегда отказывалась - боялась разрушить мечту, дочь фыркала и убегала: “так и умрёшь среди своей барахолки!”

 

…“Ну, прах к праху, как говорится,” сказал зять, оглядывая комнатушку, заваленную видавшим виды фарфором, пока Люсина дочка шныряла по ящикам в поиске документов усопшей, “матушка-с завещали кремировать, надо бы подобрать подходящий сосуд,” протянул он руку к первой попавшейся вазе, как будто специально оставленной на виду.

 

Наконец, по прошествии стольких лет, мечта её сбылась - Люся почивала в середине вазы, настоящей вазы династии Мин, невесть как попавшей на московскую барахолку и купленную у неведающего продавца за гроши, и колесница несла её бренную душу к вечному Восходящему Солнцу.